Нулевой допуск К сожалению, исторические исследования и журналистские расследования не в большой чести у поклонников единоборств. Огромное количество занимающихся различными видами борьбы в нашей стране предпочитает жить в рамках придуманного либо ими самими, либо их сэнсэями Мифа о загадочном боевом искусстве. Мы не ставим своей задачей разрушение этих сладких легенд о непобедимых мастерах и сакральных знаниях — этот процесс объективен и историчен, он идет без подталкивания со стороны. Прекрасно зная скептическое отношение большинства любителей будо к любым материалам, не содержащим описания выполнения приемов или экзистенциональных рассуждений о роли нравственных основ бусидо в подготовке к чемпионату Урюпинска по каратэ Кёкусинкай среди юниоров, мы вынуждены констатировать: слабое знание истории единоборств ведет к искажению фактов, непониманию сути изучаемого предмета, взаимным оскорблениям и обвинениям. Одним из самых ярких примеров такого извращенного представления об истории боевых искусств в нашей стране является легенда о загадочной смерти Василия Ощепкова. Совсем недавно я услышал очередной вариант этого мифа из уст преподавателя самбо и рукопашного боя Московского университета МВД (1). Суть его состоит в пересказе версии, возникшей, по всей вероятности, вскоре после ареста Ощепкова: учителя «сдал» его ученик — будущий официальный «отец-основатель» самбо Анатолий Аркадьевич Харлампиев. В свое время отповедь этим обвинениям дал историк борьбы М. Лукашев в своей книге «Сотворение самбо: родиться в царской тюрьме и умереть в сталинской...», вышедшей в нашем издательстве в 2003 г. Он же, кстати, коснулся еще одной легенды, особенно популярной среди первых самбистов, — якобы виновником гибели Ощепкова стал его конкурент из НКВД Виктор Афанасьевич Спиридонов: «Ларионов (один из основоположников самбо в Ленинграде. — А. К.) говорит о нем, как об «этой белогвардейской сволочи, виновной, безусловно (курсив мой. — А. К.), в гибели Ощепкова» (2). Ирония судьбы: Ларионов не знал, что на самом деле «жандарм» Спиридонов был младшим офицером запасного пехотного полка из русской глубинки, а Ощепков, как раз наоборот, по роду своей деятельности был гораздо ближе к жандармской профессии, чем Спиридонов. Ощепков с детства готовился к шпионской деятельности против Японии (3), с 1914 по 1917 гг. служил унтер-офицером контрразведывательных и разведывательных отделений штабов Заамурского округа пограничной стражи, Приамурского округа и Владивостокской крепости, с 1920г. был сексотом (секретным сотрудником) Осведомительного отдела, а с 1 октября 1923 г. — секретным агентом разведывательного управления штаба Сибирского военного округа (4). Вот что пишет по поводу обвинений в адрес Спиридонова и Харлампиева М.Н. Лукашев: «Что же касается совершенно бездоказательно и безосновательно зачисленных в доносчики лиц, то могу сказать, что не таким человеком был интеллигент, старый русский офицер Спиридонов, чтобы опуститься до низости доносчика. Точно так же и относительно Харлампиева. Можно как угодно относиться к нему, но возводить на человека такую страшную напраслину, исходя из своих «глубокомысленных» умозаключений — просто недостойное дело» (5). За исключением того, что автор путает офицера с интеллигентом и до сих пор судится с сыном А. А. Харлампиева, добавить к этому нечего: все правильно. Но, если доноса не было, за что же тогда арестовали Ощепкова?
К сожалению, далее М.Н. Лукашев с ошибками воспроизводит даты и номера приказов и распоряжений, положивших начало репрессиям советских граждан, связанных с Японией, и из-за этого мы не сразу смогли разобраться в том, что произошло почти 70 лет назад. Приказ, на который ссылается М.Н. Лукашев в своей книге (6), был не секретным (у автора №0593), а совершенно секретным и, соответственно, был оформлен по первой категории Режима секретности — №00593. Разница в одном нуле, но из-за этого нуля история бывает так запутана ...
На ошибку нам указал научный сотрудник alma mater всех японских будо — университета Такусёку (Токио), доктор Василий Молодяков. Крупнейший отечественный специалист по российско-японским отношениям первой половины XX века, он только что опубликовал новую монографию — «Россия и Япония: рельсы гудят» (7), работая над которой, внимательно изучал документы, имеющие отношение к КВЖД — Китайско-Восточной железной дороге — главном предмете споров СССР и Японии в 20-30-гг. прошлого века.
Приказ №00593 имел к КВЖД непосредственное отношение. Кстати, М.Н. Лукашев об этом знал: в своей книге он пишет о том, что в соответствии с этим приказом должны были быть проведены аресты граждан, которых «на чекистском жаргоне называли «харбинцами». Однако тут М. Н. Лукашев делает неверный вывод, который заводит в тупик все расследование: «... многие, как и Ощепков, не имели никакого отношения ни к Харбину, ни к КВЖД» (8).
Да, истеричная борьба с «врагами народа» в 1937-1938 гг. развернулась вовсю, да, миллионы людей были осуждены и погибли безвинно, но для ареста каждого из них был повод — как правило, сфабрикованный, но утвержденный в конкретных формулировках конкретных приказов конкретными людьми. Что же погубило основателя дзюдо, и был ли у него, хотя бы теоретически, умозрительно, хоть небольшой шанс спастись?
Читайте приказ...
Когда я учился в военном училище, нам на протяжении всех четырех лет буквально вдалбливали в голову одно несложное правило армейской жизни: «Если что непонятно, читайте приказ — там все написано». Специальные службы, несмотря на свою «специальность», тоже системы военного образца. Поэтому попробуем вместе прочитать приказ Наркома внутренних дел СССР №00593 от 20 сентября 1937г. (9) и разобраться, какое он имел отношение к судьбе В. С. Ощепкова.
«Органами НКВД учтено до 25.000 человек, так называемых «харбинцев» (бывшие служащие Китайско-Восточной железной дороги и реэмигранты из Манчжоу-Го), осевших на железнодорожном транспорте и в про¬мышленности Союза.
Учетные агентурно-оперативные материалы показывают, что выехавшие в СССР харбинцы, в подавляющем большинстве, состоят из бывших белых офицеров, полицейских, жандармов, участников различных эмигрантских шпионско-фашистских организаций и т.п. В подавляющем большинстве они являются агентурой японской разведки, которая на протяжении ряда лет направляла их в Советский Союз для террористической, диверсионной и шпионской деятельности».
Даже эти два первых абзаца — приговор Ощепкову. Если верить М.Н. Лукашеву, а он лучше, чем кто-либо из гражданских исследователей, знаком с наиболее полной версией личного дела Ощепкова, хранящегося в архиве ГРУ (сейчас дело снова засекречено), то Ощепков ненадолго останавливался в Харбине, когда выезжал в Японию в командировку в начале 1925 г. 
Остановка была пусть и не очень длительная, но весьма насыщенная — в Харбине Ощепков развелся со своей первой женой Екатериной Журавлевой и женился на местной уроженке, т.е., выражаясь советским языком, совершил «акт гражданского состояния». «Следы» Ощепкова остались в харбинских паспортно-визовых службах и Харбинском епархиальном совете, выдававшем разрешение на развод. Но даже если зимой 1924-1925 гг. Ощепкову и удалось бы скрыть свое нахождение в Харбине, то это ничего не могло изменить — в его личном деле в архиве 4 управления Штаба РККА (будущее ГРУ ГШ) было записано черным по белому: «... окончании школы был отправлен в Харбин, где работал в Штабе Заамурского округа» (11).
Ощепков был «бывшим белым» унтер-офицером, к тому же из контрразведки, т.е. по общесоветским представлениям — жандармом. Более того, он около двух лет прослужил в японской армии — переводчиком Управления военно-полевых сообщений (12) и, в соответствии с материалами февральско-мартовского 1937г. Пленума ЦК ВКП (б) (доклад Наркомвнутдел Н.И. Ежова «Уроки вредительства, диверсии и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов»), автоматически подпадал под подозрение в шпионаже в пользу Японии. Наконец, Ощепков был «участником эмигрантских шпионско-фашистских организаций».
В его биографии, навсегда оставшейся в личном деле Разведупра, есть запись: «По убеждению Ощепков — сменовеховец Устряловского толка» (13). М.Н. Лукашев трактует ее следующим образом: «Сменовеховцами» называли ту часть белой эмиграции, которая, издавая журнал «Смена вех», настаивала на сближении с Советской Россией». Если бы все было так просто...
Послушаем специалиста: «Николай Устрялов — ... глава колчаковского «агитпропа», идеолог «национал-большевизма» и лояльный к Советской власти служащий КВЖД» (Весь курсив мой — А.К.)(14). По представлениям 1937г., да и последующих семи десятилетий, профессор Николай Устрялов был лидером одной из «антисоветских политических партий», связанным к тому же, в силу своего географического нахождения в дальневосточном центре русской белоэмиграции — Харбине, со многими антисоветскими организациями. Одна из критических книг Устрялова стала источником вдохновения для главы Всероссийской фашистской партии К. Родзаевского (15).
Позже все они — и фашист Родзаевский, и хорошо вникший в предмет критик фашизма Устрялов были расстреляны НКВД как японо-фашистские шпионы. Так что «сменовеховец Устряловского толка» — это не характеристика, это — приговор.
«ПРИКАЗЫВАЮ:
1. С 1-го октября 1937г. приступить к широкой операции по ликвидации диверсионно-шпионских и террористических кадров харбинцев на транспорте и в промышленности.
2. Аресту подлежат все харбинцы:
б) бывшие белые, реэмигранты, как эмигрировавшие в годы гражданской войны, так и военнослужащие разных белых формирований;
в) бывшие члены антисоветских политических партий (эсеры, меньшевики и др.);
3. Аресты произвести в две очереди:
а) в первую очередь, арестовать всех харбинцев, работающих в НКВД, служащих в Красной армии, на железнодорожном и водном транспорте, в гражданском и воздушном флоте, на военных заводах, в оборонных цехах всех других заводов, в электросиловом хозяйстве всех промпредприятий, на газовых и нефтеперегонных заводах, в химической промышленности; ...
5. Следствие по делам арестованных харбинцев развернуть с таким расчетом, чтобы в кратчайший срок полностью разоблачить всех участников диверсионно-шпионских и террористических организаций и групп.
6. Всех арестованных харбинцев разбить на две категории:
а) к первой категории — отнести всех харбинцев, изобличенных в диверсионно-шпионской, террористической, вредительской и антисоветской деятельности, которые подлежат расстрелу,
б) ко второй категории — всех остальных, менее активных харбинцев, подлежащих заключению в тюрьмы и лагеря сроком от 8 до 10 лет.
8. После утверждения списков НКВД СССР и прокурором Союза приговор приводить в исполнение — НЕМЕДЛЕННО.
11. Операцию закончить к 25 декабря 1937 года.
12. В отношении семей репрессируемых харбинцев руководствоваться моим приказом №00486 от 15 августа 1937 года.
Народный Комиссар Внутренних Дел СССР — Генеральный Комиссар Государственной Безопасности Н. И. ЕЖОВ» 
Ощепков, не служивший ни в одном из мест, поименованных в п.«а» ч. 3 приказа, был все же отнесен к «первой категории» харбинцев, по всей вероятности, в связи со своим шпионским и белогвардейским прошлым. Приказ был подписан Ежовым (которому самому жить оставалось считанные месяцы) 20 сентября, постановление об аресте — 29 сентября, а в ночь с 1 на 2 октября Ощепков был арестован. Что ему грозило? Теперь, зная содержание приказа №00593, мы можем утверждать однозначно — расстрел.
Бывший «жандарм», разведчик, харбинец, «сменовеховец» — по меркам 1937 года — это явный агент японо-китайско-германо-американской троцкистской шпионско-диверсионной сети. Никаких шансов на получение хотя бы срока вместо «высшей меры социальной защиты советского государства», предусмотренной п.6 ст. 58 УК РСФСР (1926г.), у Василия Сергеевича не было.
Можно, как ни кощунственно это звучит, порадоваться тому, что Ощепкову удалось избежать пыток и издевательств, предварявших короткую дорогу к расстрельному рву — бывшего посла СССР во Франции X. Г. Раковского под пытками заставили, например, признаться в том, что он «вернулся из Токио, имея в кармане мандат японского шпиона» (16). Интересно было бы на этот мандат взглянуть. Но Раковский хотя бы бывал в Токио. По приказу №00593 уничтожали людей, имевших к Японии и куда меньшее отношение.
Пытаясь выяснить место захоронения Ощепкова, я побывал в нескольких бывших «пунктах ликвидации НКВД» и перечитал немало страшных в своем цинизме документов. Мне попалась записка одного из чинов НКВД, который сообщал, что задержка с расстрелом некой семьи Воиновых, вызванная тем, что писарь неверно записал их фамилию («Военовы»), недопустима, т.к. есть вероятность не уложиться в установленный до 25 декабря срок ликвидации харбинцев — «по получении данного письма семью Воиновых расстрелять немедленно. Об исполнении доложить». А вина этих безвестных Воиновых заключалась в том, что они, сами живя на даче, сдавали свою квартиру в наем японскому дипломату, работавшему в Москве. Что уж тут говорить о бывших разведчиках, при обыске у которых находят японский штык — не иначе как заботливо приготовленный для покушения на Вождя всех народов...
Повезло, в понятиях 1937 г., и жене Ощепкова. Его смерть не только «оборвала возможную «ощепковскую» нить следствия» (17) — в соответствии с п. 5 приказа можно было не сомневаться, что такую нить лубянские следователи из Ощепкова вытянули бы, как вытягивали практически из всех, кто попадал в «ежовые рукавицы» НКВД, но и спасла его третью жену — Анну Ивановну Ощепкову.
В декабре (точная дата не указана) 1937 г., т.е. примерно через два месяца после смерти Василия Сергеевича, старший лейтенант госбезопасности Вольфсон и капитан госбезопасности Сорокин подписали Постановление о прекращении уголовного дела №2641 по обвинению Ощепкова B.C. в шпионской деятельности в пользу Японии, а сержант госбезопасности Воденко сдал (сдала?) его в архив (18).
Сегодня мы можем с уверенностью утверждать, что если бы, как гласит одна легенда, Ощепков оказал сопротивление следователям и был забит насмерть, то его вдова, как минимум, пошла бы по этапу в полном соответствии с п. 12 приказа №00593, ее ожидало заключение на срок не менее 8 лет (Приказ НКВД №00486 от 15 августа 1937 г.). Однако Анна Ивановна осталась дома, в Дегтярном переулке, где ее вскоре посетил ученик Ощепкова Анатолий Харлампиев (19). Он не имел отношения к аресту своего учителя — мы снова, вслед за М. Н. Лукашевым (20), подтверждаем это — на основании уже новых изученных нами архивных материалов.
То, что вдова Ощепкова вообще осталась жива, можно объяснить тем, что в отношении Василия Сергеевича не был исполнен п.8 приказа №00593 - он не попал в утвержденные списки репрессированных, а значит, в другие списки не попала и его семья.
Это, равно как и бурная переписка сотрудников Бутырской тюрьмы с арестовавшим Ощепкова УГБ УНКВД по Москве и Московской области в связи с внезапной смертью арестованного (в спецслужбах никогда не были в восторге от того, что нить следствия рвется не по их инициативе), косвенно свидетельствует в адрес того, что Ощепков умер своей смертью. В его «анкете арестованного» в графе «состояние здоровья» записано: «порок сердца, грудная жаба» (21). Написали после смерти? Вполне возможно. Но это не единственное свидетельство о болезни Ощепкова.
Ученик А. А. Харлампиева и В. С. Ощепкова А. А. Будзинский вспоминал o последней встрече с Василием Сергеевичем: «В конце 1926 или в начале 1937 года мне посчастливилось побывать в квартире B.C. в пер. Медведева, куда мы пришли с Харлампиевым и еще с кем-то из ребят. B.C. лежал на постели и был болен, его уже мучила болезнь сердца, и он не расставался с нитроглицерином» (22).
Историк борьбы Л. С. Матвеев рассказывал мне, что ученики Ощепкова отметили в своем учителе одну странность: он никогда не показывался перед ними обнаженным хотя бы по пояс, скрывая, скорее всего, какое-то кожное заболевание — не случайно Вася Ощепков даже в юности был лысоват и брился наголо.
Несмотря на огромную взрывную силу, воспоминания о которой сохранили все, кто испытал мощь его приемов на себе, B.C. Ощепков был не очень здоровым человеком. Посмотрите на одну из последних его фотографий: перед нами усталое, одутловатое лицо человека, который, через силу улыбаясь, смотрит в жизнь без особого оптимизма. Он много повидал в этой жизни и, возможно, догадывался, что действительно родился в царской тюрьме, чтобы умереть в сталинской. Рядом с ним — Анатолий Харлампиев.
 Безусловно, недели пребывания в Бутырке достаточно, чтобы убить человека с диагнозом «грудная жаба» (стенокардия). Но, наконец, где же похоронен Ощепков? Думаю, что нигде. В Москве в те месяцы расстреливали до нескольких сотен человек в сутки, но на каждого расстрелянного и сброшенного в ров был оформлена специальная карточка — учет был тотальным. В архивах всех мест массовых репрессий Москвы и области (спецполигоны «Коммунарка» и «Бутово»), где хоронили репрессированных, фамилия Ощепков не значится. Скорее всего, тело Василия Сергеевича вывезли из Бутырок в единственный действовавший тогда в Москве крематорий № 1 у Донского кладбища, где его сожгли, а прах попросту выкинули. Документальных свидетельств этого мне пока обнаружить не удалось, но, разбирая списки казненных на самом Донском кладбище (тогда расстреливали по всей Москве), я наткнулся на запись: «Мацокин Николай Петрович. Р. 1886, г. Киев, русский, б/ п, обр. высшее, преподаватель японского языка в Московском энергетическом институте им. Молотова, прож.: г. Москва, ул. Матросская Тишина, 23/7-72. Арестован 26. 07.1937. Приговорен ВКВС 8.10.1937, обв.: шпионаж. Расстрелян 8.10.1937. Реабилитирован 18.05.1992».
Друг Ощепкова по учебе в Японии, бывший токийский семинарист и разведчик, преподаватель «главного самбистского ВУЗа СССР» был единственным расстрелянным в тот день. Еще через два дня сюда привезли самого Ощепкова, но уже мертвого...
Источник: http://www.japon.ru/?Text&ID=42111 |
